Все мы помним, что в учении Дугина, восходящем к Шмитту, морская цивилизация является «демоном упадка», представляет собой метафору, выражающую силы, размывающие Строй мира, и на одном из поздних этапов мирового цикла «заговор моря» должен облекаться в формы, чьим религиозным ядром было бы учение о дуализме Высшего и наличного, исходным моментом которого, в свою очередь, была бы интуиция мёртвого космоса. На первый взгляд, нетрудно найти аналогию такого мирочувствования в природной среде, где якобы возникло оно – пустыни Ближнего Востока, и где ему было суждено распространиться, если принять за прообраз торговой цивилизации Запада пустыню моря.
Вместе с тем, аналогия эта хромая. Чтобы показать это, можно обратиться к мифологии Нуна... Кроме того, ближневосточная пустыня была средой зарождения Православного монашества. Если Моисей ввёл свой народ в «землю, текущую молоком и мёдом», то первые Египетские отшельники «ввели» свой народ в пустыню – к возможному огорчению тех, кто, вслед за Аленом де Бенуа, хочет абсолютизировать противостояние Леса и Пустыни (насилуя Русский слух, привыкший к синонимичности «леса» и «пустыни» - отсюда «мать-пустыня» и «пУстынь». Разве и сама одежда Христианского монаха не имеет в себе лика пустыни?
Вместе с тем, аналогия эта хромая. Чтобы показать это, можно обратиться к мифологии Нуна... Кроме того, ближневосточная пустыня была средой зарождения Православного монашества. Если Моисей ввёл свой народ в «землю, текущую молоком и мёдом», то первые Египетские отшельники «ввели» свой народ в пустыню – к возможному огорчению тех, кто, вслед за Аленом де Бенуа, хочет абсолютизировать противостояние Леса и Пустыни (насилуя Русский слух, привыкший к синонимичности «леса» и «пустыни» - отсюда «мать-пустыня» и «пУстынь». Разве и сама одежда Христианского монаха не имеет в себе лика пустыни?